В ту ночь Шакал был трезв и серьезен. Топоры – заточены. В мешке, лежащем на сиденье рядом – не награбленные драгоценности из могил. Что Шакал взял с собой – знал только он сам. И только он знал, как это применить в эту ночь.
Ливень хлещет по крыше ратуши. Она протекает, в некоторых местах об пол бьются звонкие капли. Шакал выжидает, запрокинув голову вверх. Дремлет, набирается сил, иногда облизывая пересохшие губы. Там, снаружи, жутко холодно и грязно. Тут тепло, безопасно и сухо. Хотя безопасно только для него.
Шакал в предвкушении. Иногда на него накатывают волны нетерпения, он начинает бить ногой об пол, чувствуя, что сейчас завоет. От счастья ли? Наверное. В висках стучит «сегодня, сегодня, сегодня». Великолепное слово. Сегодня. Будет. Много. Крови.
Из самого темного угла ратуши Шакала не видно. Он сидит тихо, сипло дышит, поглаживает рукоять одного из пары топоров. Даже с любовью гладит.  Шакал предельно спокоен. Даже когда входит Он.
Он проходит мимо его скамьи, идет целенаправленно. Пахнет раздражением, Шакалу это нравится. Он, шурша штанами (а только они на нем и были) поднимается с места. Натаниэль стоит к нему спиной, Шакал и не думает нападать со спины. Это как-то не весело.
- Натаниэль, дорогуша, - растягивает Шакал улыбку, - я так давно тебя ждал, милый мой. Помнишь меня, Натаниэль? Помнишь?
Шакал немного расставляет в стороны руки. В обеих руках – топоры. Заточенные, поблескивающие в блеклом свете, который сочится в окна. Да и сам Шакал выглядит по-зверски красиво. Как убийца, как настоящий оборотень.

Он отступает назад, тянется за шпагой. Шакал, ухмыльнувшись, делает встречные шаги. Развязно, совершенно спокойно, ничуть не смущаясь и не боясь.

- Досадно, досадно, - протянул Шакал, сделав разочарованное выражение лица. Он находился шагах в пяти от Натаниэля. Шакалу надо сделать только один бросок, и он расколет череп мальчишке, мозг вывалится на пол, горячее тело упадет, гремя костями. Шакал, может быть, попирует на нем ещё, истязая его, оставляя на нем рубцы… но разве это весело? Разве это весело?! Шакал не за этим перся в эту даль. Он пришел сюда, чтобы оторваться, выплеснуть все, что накипело. – Ну я тебе мозги вправлю быстро, сукин сын.

Процедив сквозь зубы последние слова, Шакал дает волю ярости. И ноги сами несут его к парню. В два широких шага он оказывается рядом с ним, замахивается топором. Мальчишка подставляет топору шпагу…

Шакалу смешно. Смешно, что Натаниэль оказывает такое ярое сопротивление. Впрочем, он этого ожидал, иначе бы он сразу проломил череп мальчишке. Натаниэль всегда был вертким малым, самый ловкий и гибкий среди  пацанов на улице, этим он всегда докучал Шакалу. Больше всех.
Проклятое детство. Прошлое, никак не желающее откатить свой валун от души. Даже у Шакала есть душа, и она не менее искалеченная, чем душа убогого, просящего у храма. Шакал ненавидел Натаниэля. Слепая ярость ничего не порождала, кроме насмешек над ним. Натаниэль всегда задирал нос, ходил павлином. Всегда много о себе думал. Шакал ненавидит аристократов, именно таких аристократов. Испорченное детство наложило свой отпечаток на оборотня такого, каким он сейчас является. Кто знает, может Шакал бы и не промышлял на могилах. Может, он вел бы нормальную жизнь, как многие его собратья.
Во многом, почти во всем, Шакал винил Натаниэля.
- Ну так запоминай, - рыкнул он, сделав очередной выпад вперед. Он только нападал, практически не защищаясь. Да и Натаниэль никак не мог попасть по Шакалу. Темнота друг молодежи… когда в темноте нет оборотней.  Шакал сделал рывок, зажал лезвие шпаги между топорами, попер как танк на Натаниэля, навалившись на него всем телом. Приставив его к одной из стен, Шакал выдохнул на него фирменным Шакальим дыханием – трупный запах, глядя глаза в глаза. Голубоглазый. Девочки Натаниэля любят, в ноги штабелями падают. – Грейв Роттен. Мальчишка с улицы. Оборотень. Я думаю, ты знаешь, чем тебе сейчас чревата такая встреча, м, Наташ?
Одним рывком Шакал выдирает шпагу из рук Натаниэля. Оружие улетает к другой стене ратуши, громко звякает об пол. Оборотень разжимает пальцы, топоры вонзаются в дощатый пол. Топоры ему больше не нужны. Он не хочет так просто убивать мальчишку. Он хочет играть.
- Я надеюсь, ты не будешь плакать...

Усмехнувшись на все слова Натаниэля, Шакал давит ему локтем на грудь, ещё сильнее вдавливая в стену. Казалось, что ещё чуть-чуть, и ребра юноши сломаются с треском. Но Шакал не переборщил, это была так, ненужная мера. Глядя ему прямо в глаза, он скалится, снова дышит на него, приближая лицо к лицу ещё ближе. Секунда-две… Слышится глухой стух. Парень падает на пол без сознания.
Шакал разминает ушибленный о лоб мальчишки кулак. Он валяется лицом вниз, на полу. Удар вышел глухим, но достаточно сильным, чтобы отправить мальчишку в отключку.
- Лоб как у барана, - безо всякой экспрессии бросает Шакал, перешагнув через парня. Теперь он направлялся к мешку, который оставил у себя на лавке. Самое интересное, конечно, ещё не началось. Придется немного потрудиться, чтобы получить желаемое.
Шакал шаркает ногами, размахивает руками, в общем, идет не спеша, так сказать, растягивая удовольствие, ещё больше дразня самого себя. Предвкушая. Бросив мешок на пол, рядом с мальчишкой, он садится на колени. Развязывает мешок, достает из него сначала какую-то склянку и небольшой кусок ткани.
Склянку он спер у одной колдуньи. Вообще-то он с ней спал, а поутру, пока девушка ещё не проснулась, похватал нужные ему зелья, информацию о которых он успел узнать ещё тем вечером, когда колдунью «склеивал». Девушка оказалась не такой невинной, какой казалась сначала: все её скляночки и порошочки больше походили не на лекарственные зелья, а на орудия пыток. И сейчас у Шакала в руке было обезболивающее. Не совсем обычное, конечно. Он вылил около половины зелья на ткань, а другой рукой безо всяких усилий перевернул мальчишку на спину. Бросив тряпочку ему на лицо, закрыв таким образом рот и нос, Шакал опять вернулся к мешку. Зелью нужно пара минут, чтобы полностью анестезировать эту область лица. Шакал ведь не хотел, чтобы мальчишка пришел в себя из-за боли.
Из мешка он достал длинное острое шило, которое позаимствовал у той же колдуньи, затем моток тонких шелковых нитей. Шелк – штука прочная, как Шакала уверила его очередная любовница, не поранив пальцы – не порвешь. Оборотень перекусил нитки, оставив нужную ему длину, вдел один конец в большое ушко шила, а затем довольно посмотрел на своё орудие, которым он сейчас собирался творить добро. В  свою пользу, разумеется. 
Затем он достает из этого же мешка бичевку: грубая толстая веревка, сплетенная то ли из травы, то ли из каких-то травяных нитей. Пахла она сухим полем, Шакалу этот запах нравился. Этой бичевкой он связал мальчишке руки и ноги, чтобы не рыпался лишний раз. Затем, усевшись прямо ему на грудь, смахнул лица тряпочку, пропитанную зельем.
- Посмотрим, как ты теперь визжать будешь, - усмехнулся он, поднеся шило к губам юноши.
Острая длинная игла с легкостью протыкала тонкую ткань кожи, прокалывала ему губы. Шакал приоткрыл мальчишке рот: пришлось неоднократно лезть туда пальцами, чтобы нормально вытаскивать шило. Кожа издавала приятный приглушенный треск всякий раз, когда Шакал протыкал её. На свежих ранках образовывались алые капли, становившиеся все больше и больше. Нити стягивали губы, и чем туже было натяжение, тем больше крови проливалось на лицо мальчишки. Нити резали губы. Стоит только парнишке резко разинуть рот, и он порвет свою кожу, и рваные губы будут болтаться уродливыми шмотками открытого мяса. Шакал улыбается, шьет старательно, но торопится. Время на исходе. Скоро анестезия перестанет действовать, и юноша проснется от жуткой боли.
Завершив работу, Шакал снова перекусывает нить, усаживаясь уже рядом с Натаниэлем. Зашитый рот выглядит странно и интересно, Шакал смотрит на свою работу с нескрываемым удовольствием. Парень должен скоро очнуться. Шакал подождет. Так только интереснее.

- Ну, что, детка. Пришел в себя? – Шакал заливается смехом, говорит сквозь смех. Натаниэль выглядит нелепо, жалко, таким, каким оборотень всегда мечтал его увидеть. – Как дела, Наташ? Не поведаешь? А чего так? - Руки Шакала дотрагиваются до губ Фернана. Чувствительность скоро придет, Натаниэлю это не понравится.  – Есть замечательная штука, дорогуша - Шакал роется в своем мешке, выуживая пузерек за пузырьком, - я без понятия, как эта хрень называется, но пить её явно опасно. Да не боись, поить я тебя ей не буду, больно надо. – Он откупоривает вытянутый бутылек, морщится от острого жгучего запаха, который тут же сочится через горло. Берет другой кусок ткани, уже куда более крупный, на руку надевает перчатку. – Но, знаешь, кожу эта штучка сжигает. И прилипает к ней так, что только с кожей можно оторвать. Смекаешь, к чему я клоню, Наташ?
Шакал косится на Натаниэля. Вытянутый бутылек и кусок ткани пока откладывает в сторону, тянется руками с окровавленными пальцами к Натаниэлю. Руки ложатся ему на грудь, Шакал цепляется пальцами за воротник. Резко рванув, Шакал рвет на нем рубашку, обнажая юношескую грудь.
- Наташ, ты ори, если хочешь, - продолжает ржать Шакал. – Легче не станет, но мне приятно…
В ту руку, на которую он надел перчатку, Шакал берет кусок ткани. Обильно льет на него гремучую смесь из бутылки. Она шипит, дымится, разъедает ткань, капает на дощатый пол, высыхает в мгновение ока. Колдунья сказала, что это – драконовы слезы. Шакалу было похрен, чьи это слезы. Ему важен эффект.
- Ну, что, Наташ – он подмигивает, слушая беспомощное мычание жертвы. – Удачи тебе. Она тебе не понадобится.
Он бросает тряпку на грудь Натаниэля, придавливает её рукой в перчатке, разглаживает так, что часть ткани ложится на живот, а часть – на шею. Процесс разъедания кожи запущен и уже набирает обороты. Через несколько секунд Натаниэль будет корчится в муках.

Шакал мурлычет себе под нос какую-то песенку, Натаниэль его, кажется, не слышит. Конечно, где же тут услышишь, когда тело разъедает кислота. Оборотень подцепляет пальцем край ткани, что лежит ближе всего к шее, усаживается Натаниэлю на ноги, ближе к бердам, берется второй рукой за ткань. Отсюда ракурс приятнее и удобнее будет снимать «компресс».
«Говорила вам мать, говорила,
Чтобы детки в лес не ходили,
В лесу волчья матерь выла,
И под снегом головы стыли…».
Колыбельная, которой мать Шакала любила пугать свое дитятко. Юный оборотень любил посещать лес, а матери это крайне не нравилось: мало ли, что с ребенком случиться может. Сейчас Шакалу в лесу бояться нечего. Потому что эта колыбельная  уже давно про него. Давно… со времен гибели волчьей матери.
Голос у него сегодня мягкий, урчащий, как у старого кота, глухой. Шакал медленно тянет ткань на себя.
Слышится треск.
Приятный, ласкающий слух звук…
Хлюпанье.
Еще медленнее. Шакал тянет ещё медленнее, аккуратно отдирая вместе с тряпкой и кожу. Кровь хлещет. Лапы оборотня уже в крови, она горячая, пахнет до дрожи приятно, пробуждая в Шакале хищную тварь. Зрачки расширяются, руки греются. Тряпка, измазанная в крови мальчишки, летит в сторону. Перед Шакалом – открытое голое мясо. Жертва изгибается, Шакал не дает ей перевернуться, сидя у него на ногах.
Левой рукой он ведет по животу, измазывая в крови себя. Останавливает ладонь на груди, давит на неё сильнее, ожидающе смотрит на лицо парня.
«Кричи же, мразь, ублюдок.  Кричи, сука, или хуже будет». 

- Эй, эй, эй! – возмутился Шакал, слезая с ног Натаниэля. Усевшись на полу, он посмотрел на его лицо.
Рваные шмотки губ, куски нитей, окровавленный рот. Лицо изуродовано, изуродовано тело, с которого Шакал заживо содрал кожу. От прежней красоты не осталось и следа. Тварь, чудовище. Шакал приближается лицом к лицу парня, втягивает запах горячей крови, вслушивается в его дыхание. Он чувствует облегчение.
«Отдыха не получишь».
Шакал бьёт его по лицу. Бьет не сильно, но и «не сильно» в понятии оборотня – удар внушительный. Пощечина отдает звонким эхом где-то под крышей ратуши. Только сейчас Шакал замечает, что ливень уже стих. Медленно рассеиваются тучи. Сколько он уже возится с мальчишкой? Не много, но жертва уже услала.
Шакал склоняется над его ухом – юноша пришел в сознание.
- Натаниэль… Я передам невесте от тебя привет, когда отымею её в лесу. Договорились, малыш?
Удовлетворенно заурчав, оборотень снимает с пояса ножик. Обычный ножик, не тупой, не острый. Вроде бы, стыренный с какой-то кухни. Вроде бы для резки овощей. Не важно.
Шакал прикладывает нож к запястью левой руки Натаниэля. С силой надавив, ведет лезвие вверх. Оно оставляет за собой узкую борозду, медленно наполняющейся бордовой кровью, хлещущей с сильным напором. То же самое Шакал проделывает и со второй рукой. На лице написано явное наслаждение.
Он наблюдает за ручьями крови, быстро стекающими на пол. Теперь его игрушка – месиво, развороченное тело, которому недолго осталось дышать. Тело дергается, извивается, и Шакал находит это прекрасным. Шакал удовлетворен своей работой, но запах крови все ещё будоражит псовое сознание.
-  Будут какие-нибудь слова напоследок?

Отредактировано Шакал (2014-01-15 13:41:49)